«В эти 20 лет художественной деятельности его, - пишет Стасов В.В. – быть может, если сосчитать, найдется больше всего сочинений на темы римские, потому что ни одного города на свете не любил Брюллов так, как Рим, ни в одном не чувствовал он себя столько дома, сколько в нем».
Титтони сохранил и показал Стасову большой рисунок карандашом и растушкой: «Диана на крыльях ночи». Ночь несет Диану над Римом, погруженным в темноту; видны все знаменитые места Рима, виден и Монте Тестаччио, и на нем поставил Брюллов точку, говоря «здесь буду я похоронен».
По мнению Стасова, в картине этой есть что-то необыкновенно успокоительное, тихое и что, наверное, такой же тихою представлял себе Брюллов и ту свою вечную ночь, которая уже приближалась. «Я не знаю ни одного человека, на кого не действовала бы глубоко эта чудесная картина» - писал Стасов В.В. Все свое последнее время Брюллов был занят мыслью картины. Еще в 1851 году он сделал эскиз маслом величиной более аршина.
Стасов не раз отмечает упорство и волю художника. Будучи тяжело болен Брюллов часто ездил в Сикстинскую капеллу и сидел там много часов подряд взволнованно разглядывая ее творения и каждый раз восхищаясь.
Судя по исследованиям Стасова, картина, которую художник хотел сделать последним и полнейшим художественным своим произведением, была названа им «Всеразрушающее время». Брюллов успел сделать лишь эскиз этой картины. Стасов был восхищен им, о чем свидетельствуют сказанные им слова:«Этот удивительный эскиз я видел множество раз, и как во всякой великой вещи, открывал в нем всякий раз новые красоты. Никогда не мог я довольно надивиться изумительному умению поставить вместе такое множество фигур, не только не затрудняя глаз, внимание, не путая все бесчисленные формы эти, но еще заставя служить каждую на то, чтобы еще явственнее и определеннее выходила другая; не мог надивиться глубокой характеристике каждого из этих исторических имен – характеристике, выразившейся еще больше, может быть, в позах, положениях, чем в лицах; надивиться, наконец, этим краскам, расположившимся таким общим гармоническим сочетанием сквозь всю картину, что взглянув на картину, глаз наслаждается одним уже цветистым букетом красок, прежде даже, чем начнет различать сюжеты и фигуры. Я глубоко убежден, что если бы эта картина была исполнена, она была бы самой великой картиной нашего века.
Собирая все эти сведения Стасов был полон желания сохранить яркие воспоминания о Брюллове, о всем, что в последнее время он сделал, вдали от России и предложить этот материал русской публике, любившей гениального живописца.
Однако когда Стасов вернулся в Россию и сблизился с Крамским, он начал рьяно отрицать весь академизм, считая Брюллова главой академизма, обвиняя его во всех грехах академии против реализма. «…Он начисто от него отрекся – пишет Машковцев – и видел в нем дутую знаменитость, ходульное искусство которой надо поскорее передать забвению, а семена его, все еще насаждаемые Академией – уничтожить». На словах Академия во всем следовала заветам Брюллова, но приемы рисунка и живописи, рекомендуемые Бруни, Басиным, Марковым и Шамшиным ничего общего не имели с методами Брюллова. Ошибка Стасова, по мнению Машковцева, состояла в том, что он отождествлял Брюллова и Академию.
В статье «О значении Брюллова и Иванова в русском искусстве», напечатанной в журнале «Русский вестник» в 1861 году Стасов писал – «…Наша Академия не могла дать ему понятий выше тех, которые у ней самой в то время были – он их сохранил как драгоценное наследство и дальше них никогда не ходил… С каким взглядом на искусство и художников он поехал в 1822 году из Петербургской Академии художеств в Рим, с тем самым он и остался всю четверть столетия, которую потом прожил… В Академии сформировалось понятие, что задачи художника заключается только в том, чтобы смешать в одно целое в своей картине: и античное искусство (римское, которое одно только тогда и знали), и Рафаэля, и школу эклектиков Каррачей, признанных великими учителями искусства, и, когда такая смесь была совершена, ничего другого уже не требовали от художника. Все остальное не должно было существовать, к нему можно было оставаться глухим и слепым. Брюлловское верование было именно такое в продолжение всей его жизни».
Другая информация:
Скандинавский стиль
Натуральность, простота и естественность отличают скандинавский стиль. Это стиль без затей: дощатые полы из светлого дерева, светлые стены, простая деревянная мебель. Краски к полу и мебели если и применяются, то тоже светлых натуральных ...
Самые яркие представители немецкого Возрождения. Альбрехт
Дюрер - «северный Леонардо да Винчи»
Альбрехт Дюрер (1471-1528) - крупнейший мастер Северного Возрождения в изобразительных искусствах. Родился в семье ювелира, очень рано обнаружил способности к рисованию. Его автопортрет и портрет отца, сделанные в возрасте 12 лет, поражаю ...
Особенности фотосъемки пейзажа
Пейзажную фотографию можно подразделить по периодам фотосъёмки: летняя, зимняя, осенняя, горная, при закате солнца. Эта разделенность обусловлена природными особенностями. К природным особенностям относят: в какое время проводится фотосъе ...
Меню сайта